Про любовь и тёткины прихоти

Удивительно как мы меняемся: прямо на глазах. Экранизация повести Сомерсета Моэма "Театр" с Вией Артмане и Иваром Калныньшем какие-то четверть века назад порождала у массовой телеаудитории волны умиления и восторга. Вследствие вечной своей закрытости, быть может, мы оставались девственно театральной страной. Драма старой актрисы изложена была максимально целомудренно, а осуждение юного карьериста было, пожалуй, антикапиталистически избыточным.

В первых рецензиях на новую экранизацию того же "Театра", сделанную великим Иштваном Сабо вместе с замечательными британскими и американскими актерами сквозит трудно сдерживаемая ирония. Фильм вышел в российский, ограниченный (американской комически-лирической поточной штамповкой) прокат в канун Нового года.

Ох, уж эти полутона европейского кино, изящество мизансцен, взгляды и вздохи. Престарелую актриску потянуло к молодому бухгалтеру, американчику, решившему сделать карьеру. Она свое получила, он с ней расплатился, а потом она его юной любовнице отомстила... И все. Нам ли, наблюдавшим подъем родного капитализма, смущаться от аморальных подробностей? Очевидно, что их "элитный" мир только из таких подробностей и состоит. Что щеголять ими — это особое искусство. Никакой иной карьеры и быть не может, за что же еще публика и любит "звезду" - помимо сцены и экрана — как ни за "слабости"?

Вот и Аннет Беннинг критики наши поспешили обвинить в покушении на Оскара — за лучшую женскую роль, Джереми Айронсу - напомнить о недостаточной мужественности, Шону Эвансу - юному бухгалтеру — о примитивности. Но, кажется, все эти критические инвективы больше говорят о нас, чем о Моэме , Сабо и довоенной Британии.

Получается, что всерьез нельзя теперь относиться к упрекам в нарушении светских приличий. Нет таких приличий. Разве можно упрекать театральную или какую-нибудь "попсовую" музыкальную диву в откровенной скупке молодых красавчиков? Разве можно обвинять юную стервочку, едва промылившуюся на приличную сцену, в соблазнении стареющих львов, пусть и одновременно с покушением на юных карьеристов? Какая, в сущности, все это ерунда, какое болезненное лицемерие. Особенно, на фоне теле- и кинострастей - наших и ненаших — с реками крови,. Особенно в нашу — совершенно новую, открытую всем ветрам эпоху?

Да, мы понимаем: "Театр" - это диетические времена, два года до новой мировой войны, да и вообще, опереточный сюжет легко выдать за вневременной. Что же мешает отмахнуться от Моэма и романтики, осторожно восстанавливаемой Иштваном Сабо, как известно, много и подробно рассказывавшего в кино о временах последующих, стремительно наступивших, антиромантических, фашистских? О человеческом, быть может, жалком, но скорее, отчаянно великодушном противостоянии тотальному самоуничтожению.

Как называется спектакль, концовку которого на ходу, на премьере перекраивает великая актриса Джулия Ламберт ? "Новые времена" настают. Смена поколений грядет, и юные бухгалтеры, и новые зубастые дивыскромно, но последовательно начинают отвоевывать чужое... А следом за ними идут новые и новые — бухгалтеры, клерки, дивы, не просто пренебрегающие этическими нормами или дурацкими светскими правилами, а уже и не видящие их. Что за хрень? Убрать и протереть — никаких пятен.

Почему — Театр? Вы видели современную нашу театральную публику? Нет, не на хитах сезона, где, например, пожилой котообразный дядечка, в прошлом, хороший актер, а теперь хозяин театрально-художественного вертепа корчит рожи на радость толстокожей публике. Просто на спектаклях — драмах, комедиях, трагедиях. Замирающая и взрывающаяся аплодисментами, заливающаяся слезами и закидывающая букетами, ну как — в этом самом кино Иштвана Сабо. Порок наказан, добродетель торжествует, злодей посрамлен. Театр как этическая модель правильной жизни — вот что самое интересное. Очень консервативная, очень простая, но потому и вечная модель. И все ее составляющие: режиссер-тиран, актрисы-интриганки, актеры-самодовольные болваны, суфлер-неудавшаяся звезда, вороватый театральный администратор и пьяноватый театральный буфетчик...

Все может быть и так, но вместе, но при свете рампы, но эта кафедра... Булгакова перечитайте , в конце концов, "Театральный роман", чтобы вспомнить "из какого сора..."

По сцене, опустившейся до уровня непритязательной публики, конечно же, может расхаживать полуголая девица или кувыркаться пара карликов... Но тогда это уже — не театр.

Героиня фильма, актриса Джулия Ламберт потеряла ориентиры, зашла в тупик, растерялась. Это можно назвать кризисом возраста, можно считать дамской прихотью, как угодно — всем равно сама героиня суровее всех себя и накажет. Сначала освободившись от сковывающих цепей или сорвавшись с них — в объятья молодого любовника, а потом вернувшись к служению — от пошлости грубеющего на глазах мира. Никакого выбора нет, только одиночество и тени прошлого, и голос искусства — внутри. Истаял он, замолчал и тогда — надо ли жить?

Что рассказывать про любовь , про слезы без мешков под глазами, про ревность к молодости и мудрость старости? Что толку мстить новым временам за то, что они неизбежно наступают? Не лучше ли держаться прежних времен, не изменяя им? Вот и вся простенькая мораль, почерпнутая из фильма Иштвана Сабо.

Теплый пол сцены, пыльный запах занавеса, горячий свет рампы и загадочная тьма безмолвствующего зала. Откуда берется трепет перед этим? Как объяснить, что дело вовсе не в теткиных прихотях, не в климаксе, не в лишних складках на животе и проклятых собачьих щечках? Дело в ежедневных, быть может, тщетных попытках объяснить публике правила жизни. Грешной, смешной , неуклюжей , но очень чистой. Объяснять и самой же следовать — невыносимо, мучительно, тяжко . Но с этими правилами есть у нее и у нас надежда — не пропасть.

Алексей Токарев