Мать поневоле и ребёнок по обязанности: Мой сын — драма, в которой любовь заменили формальностью

Фильм "Мой сын" режиссёра Вячеслава Клевцова, выпускника ВГИКа, задумывался как глубокая психологическая драма о женщине, столкнувшейся с одиночеством, моральным выбором и чужим ребёнком. На словах — история с потенциалом для тонкого исследования человеческих чувств и социальных противоречий. На деле — пример того, как неплохая идея растворяется в неуверенности авторов и разрозненности постановочного видения.

Женщина, которая не хочет быть матерью

Главная героиня Катерина (Юлия Снигирь) живёт в полном соответствии с понятием "успешная женщина". Дом, машина, стабильная работа — всё, что внешне символизирует благополучие. Но внутренне героиня опустошена. В разговоре с психологом (Никита Тарасов) она уверяет, что у неё всё под контролем, однако зрителю очевидно: эта уверенность надломлена.

Муж Катерины, бизнесмен (Евгений Харитонов), ушёл, оставив ей на попечение своего сына-подростка Лёшу (Леон Кемстач). Между мачехой и пасынком нет ни доверия, ни привязанности. Их объединяет лишь формальность — она подвозит его в школу, он отвечает равнодушием. Всё меняется, когда тренера Лёши по тайскому боксу обвиняют в нападении на человека. Подросток уверен, что наставника оклеветали, и готов идти до конца, чтобы доказать его невиновность. Катя же, напротив, оказывается втянута в фабрикацию дела — из карьерных амбиций и желания получить финансовую выгоду.

Так выстраивается главный конфликт фильма — совесть против расчёта, но он оказывается слишком поверхностным, чтобы вызвать сочувствие.

Потерянные смыслы

Авторы будто бы задумывали историю о человеческой ответственности, но на экране остались лишь намёки. Ни Катерина, ни Лёша не имеют внятных мотивов. Подростковая злость героя не подкреплена психологией, а внутренний мир Катерины сведён к набору стереотипов.

Юлия Снигирь играет замкнутую и холодную героиню с минимальным эмоциональным диапазоном. У актрисы есть потенциал к глубокой драме, но сценарий не даёт ей пространства для развития образа. Её Катя мечется между чувством вины, беспомощностью и бессмысленными попытками найти утешение в алкоголе или случайных связях. Из этого можно было бы выстроить серьёзный внутренний путь, однако фильм ограничивается чередой случайных эпизодов.

Лёша, несмотря на энергичную игру Кемстача, тоже не получает шанса стать живым персонажем. Он просто "злится" — но непонятно, на что. У него нет реальной драмы: мальчик успешен, не подвергается травле, живёт в достатке. Его протест выглядит искусственным.

В результате фильм, который мог стать портретом женщины на грани, превращается в набор отрывков, между которыми теряется смысл.

Производственные сбои и чужие интонации

"Мой сын" создаёт впечатление, будто его собирали из разрозненных кусков. Монтаж обрывистый, повествование теряет ритм. Возможно, причина в сложной судьбе картины: на фестивале "Маяк" режиссёр Вячеслав Клевцов даже не появился, что само по себе говорит о производственных разногласиях.

Сценарий написал Евгений Баранов, ранее проявивший себя в фильме "Ада", где психологическая драматургия была куда тоньше. Креативный продюсер Кирилл Султанов, известный по ленте "Наступит лето", сумел там показать подростков с живой правдой, но здесь его участие ограничилось рамками формального продюсирования.

В результате получился фильм, в котором каждый делает своё кино: режиссёр — про вину, сценарист — про карьеризм, продюсер — про подростковое бунтарство. Всё вместе не складывается в цельное высказывание.

Исторический контекст

В последние годы российское кино активно обращается к темам личной ответственности и внутреннего одиночества. "Мой сын" пытался встроиться в этот контекст, но остался на периферии: не хватило авторской решимости и эмоциональной честности. По структуре и визуальному языку картина напоминает "Духless", но лишена драйва и цельности.

В итоге получилась история, где всё есть, кроме жизни. "Мой сын" пытается говорить о совести, материнстве и искуплении, но не может ни в одном из направлений сказать что-то настоящее. Возможно, режиссёру не хватило смелости заглянуть глубже — туда, где начинается настоящая боль.