Россия готовится к празднованию 125-летнего юбилея поэта Осипа Мандельштама. Накануне юбилея выйдет в прокат фильм Ромы Либерова "Сохрани мою речь навсегда" о трагической судьбе поэта Серебряного века. История снята на стыке искусств и жанров, за что уже подверглась многочисленной критике. Сегодня в гостях у Pravda.Ru кинорежиссер Рома Либеров.
- 22 октября выйдет в прокат работа об Осипе Мандельштаме. Я называю эту работу памятью об Осипе Мандельштаме. Я считаю Мандельштама крупнейшим русским поэтом. Мне показалось совершенно логичным продолжить наш цикл. Это не первая работа, посвященная деятелям литературы. Очень номенклатурно звучит: деятелям — писателям и поэтам. Это шестая, она выйдет в прокат 22 октября. Поэтому спасибо, что позвали об этом поговорить. Вообще удивительно, то есть удивителен сам факт того, что мир вокруг рушится, а мы читаем стихи или думаем, размышляем и говорим.
- Ваши любимые стихи Мандельштама - это строчка, которая в названии фильма?
- Нет, не могу назвать это любимым стихотворением. Мандельштам — поэт довольно удивительный. Я почему считаю его выдающимся поэтом? Как говорит Бродский, на этой высоте иерархий нет. Скажем, неровность Марины Ивановны Цветаевой, или нерв, на котором существует с оглядкой Анна Андреевна Ахматова и так далее. Просто Мандельштам удивителен тем, что среди всего, что он сочинил, нет ни одной лишней строки, по крайней мере, среди того, что сохранилось.
- Рома, вы чувствуете разницу между молодым Мандельштамом и поздним?
- Да, конечно. Он все больше и больше звеньев опускает. Там нарастает раздвоение. То есть несоответствие его, поэта, тому, что происходит вокруг. И в общем, вы знаете чем заканчивается это желание соответствовать. "Когда б я уголь взял для высшей похвалы — Для радости рисунка непреложной, — Я б воздух расчертил на хитрые углы И осторожно и тревожно". Знаете, что бы он делал "неосторожно и тревожно"? Рисовал бы портрет Сталина.
- Есть два стихотворения о Сталине. Одно считается апологетикой, где он описывает его "усы тараканьи" и другое, в котором слова вождя "весомы, как гири".
- Нет, ноябрь 1933-го года. Стихотворение, которое знают сегодня все, — "Мы живем, под собою не чуя страны" — стало причиной первого и второго ареста.
- Стало ли?
- Это факт, поскольку единственный автограф находится в деле 34-го года в архиве ФСБ. И оно же стало причиной повторного ареста за контрреволюционную деятельность. Отношение к Джугашвили очевидно. Для нас все окончательно разделяется на черное и белое. В общем, все понятно — "внутри горы безмолвствует кумир". Тут двойных трактовок быть не может.
- Вы занимались биографией Мандельштама. Как вы думаете, почему он не уехал?
- Спасибо, это удивительный вопрос. Я ни разу его еще не получал, хотя он очевидный, на поверхности. Более того, он не уехал дважды. Уже в 30-е годы он готов был на все, на любой голод, только бы уехать. Просто было слишком поздно.
Почему он не уехал? Сложно сказать. Тут, я думаю, отрыв от языка имел колоссальную роль. Я не могу от его лица набраться смелости и говорить, но для Анны Андреевны даже вопроса такого не стояло. Хотя была возможность. Перед ним были две возможности. Буквально: "Прозрачна даль. Немного винограда". Когда он смотрит в море: "Ветер свежий. Недалеко от Смирны и Багдада", потому что он из Феодосии, "Но трудно плыть, а звезды всюду те же". Я не знаю, масса факторов.
- Но у вас какое впечатление сложилось при работе?
- Я думаю, что он недооценивал извилистость пути и конечную станцию этого маршрута. В общем, дело было не в трусости. Это комплекс всего, что нарастало в нем. Я думаю, что он не знал конечной станции. А узнал он ее, когда она стала очевидна. А очевидна она стала только ведь к концу 28-го года, даже в 29-м, но уже все ворота были закрыты.
- Рома, вы упомянули о "надежде". Рядом с таким мужчиной оказалась сильная женщина, супруга.
- Я ее обожаю, да. Надежда Яковлевна, да. Это редкий случай, чтобы такая женщина была с поэтом такого уровня. Во-первых, она сохранила речь — "сохрани мою речь навсегда". Она это сделала. Я думаю, что он в ней это понимал. Помимо того, что они были друг с другом свободны, а это лучшее, что может произойти между мужчиной и женщиной, мне кажется.
Он был в ней каким-то образом уверен, помимо этой свободы. Он имел достаточно эгоизма и наглости приспособить ее к запоминанию себя. Но она оказалась тоже больше, чем, мне кажется, он в ней видел. Она получила прозвище Великая вдова.
- Как звездные актеры, состав-то у вас поразительный играет, отнеслись к вашему предложению сняться в таком фильме?
- Ну, всякое предложение воспринимается с холодным носом. То есть самый основной вопрос, который стоит перед всеми, кто бы что ни делал, — насколько ты имеешь право это делать. Как только я убеждаюсь в вашем праве, скажем, журналистском — все вопросы отпадают. То же самое касается режиссуры, кино, театра.
- Но фильм малобюджетный?
- Я не знаю, что такое малобюджетный, многобюджетный. Искусство есть искусство.
- Это без вопросов, но денег все равно стоит.
- Да, стоит и нам на все хватило. Тьфу-тьфу-тьфу!
- Картина будет в свободном доступе?
- Ни в коем случае! В этом смысле мы совершенно бескомпромиссны, потому что это все теряет свое предназначение. Культура — это вообще самоограничение. Я очень люблю размышления Юрия Лотмана. Вот у него большая часть размышлений о культуре посвящена интеллигентности и культуре, как самоограничению. А у нас нет продюсеров, мы занимаемся сами всем. И это, конечно, выматывает. Это невероятное такое иго, которое мы на себе несем. Это тоже элемент самоограничения.
- Рома, но вы себя не ограничили только в жанрах.
- Да, но это тоже можно назвать ограничением. Потому что совмещение жанров — это что-то совершенно сегодня необходимое. Мне кажется, сегодня самый естественный процесс — это совмещение жанров. Этим занимаются все. Вопрос же не в том, как совмещаются жанры. Или какие жанры совмещаются. Вопрос в ограниченности и в убедительности совмещения жанров, потому что совмещением уже никого не удивить.
- Следом за строчками Мандельштама речитативом идет рэп, дальше идет уже отсебятина.
- Это трек выдающегося современного музыканта Вани Алексеева. Noize MC - это, на мой взгляд, совершенно потрясающе! Я убежден, что если бы Осип Эмильевич все эти размышления услышал, он бы хохотал, как ребенок, до слез.
- Это какое-то осовременивание?
- Осовременивание — хорошее слово. Как будто Мандельштам нуждается в осовременивании? Мне кажется совершенно естественным то, что Noize организовал эту композицию. Noize не присваивает Мандельштама себе. Он делает такой изгиб через эпоху и говорит от себя. То, что произносится речитативом, произносится от Ваниного первого лица. Я ценю этот трек невероятно. Получил нападок море. Вы представляете, сколько мне всего пишут по этому поводу?! Это их дело! Меня это никак не волнует! Это всегда вопрос убедительности.
- Чего вы ожидаете от показа вашего фильма?
- Я ожидаю от него быть показанным.
- И все?
- Все.
- Никакая критика или поддержка, любовь к поэзии Мандельштама, интерес к нему?
- Меня это не волнует. Осип Эмильевич не тот, за кого нужно адвокатствовать. Мы занимаемся кинематографом. Это не литературоведение, не популяризация, не просветительство даже. Это перевод эпохи отдельно взятого в ней человека и его выдающихся стихотворений. Попытка перевода в плоскость кинематографа или на язык кино.
Почему бы поэзии не вооружиться дополнительно кукольным театром или компьютерной графикой? Разве это лишнее в поэзии? Разве она апеллирует к меньшему набору образов, чем-то, что могут предложить выразительные средства? Нет. Разве зря мы объехали полмира, посетив все, что связано с топографией Мандельштама: Венеция, Флоренция, Рим, Афины, Париж, Рейн, Берлин, Армения вся, Воронеж, Владивосток много-много раз, Москва, Саматиха, Тверь?
- Вы попытались показать все вами перечисленное вашими глазами или глазами поэта?
- Меня убирайте! Вообще всех нас убирайте! Я всегда говорю с уверенной настойчивостью, педагоги меня так учили — читайте автора, нужно читать автора.
- Во время работы что-то для себя новое открыли в Мандельштаме?
- Открываешь новое в себе, иначе это все лишено смысла. Ты очень близко соприкасаешься с чем-то, а открываешь ты все равно в себе.
- Но материал трудный?
- Да, и человек неуловимый, двойственный, и шизоидная психопатия, и неврастения. Оценки за работу я не жду. Это бессмысленно. Единственное, что хотелось бы получить в качестве результата работы — это возможность сочинить следующую работу чуть легче с точки зрения финансов.
- Вы же понимаете, что проект явно не коммерческий и вряд ли он принесет большие деньги.
- А что такое коммерческий или некоммерческий? Я скажу вам так — все наши работы проходили все, что им должно пройти. То есть были показаны, состоялись телевизионные премьеры и так далее. Я не знаю, это коммерческое или некоммерческое.
- А премии?
- Ну, премии тоже. Кто осудит, кому дают и так далее, понимаете? Оператор Рерберг, которого я очень люблю… Люблю — плохое слово, которого я уважаю. Когда у него спросили, это было уже лет 10 назад или 15, незадолго до его смерти: "Как вы думаете, способен ли сейчас появиться режиссер или оператор, всерьез заботящийся о том, что он сочиняет?" Он сказал: "Да, только он придет не из тусовки".
Мне кажется, что все это общение, связанное с премиями, с разными конгломератами людей, оно такое немного заразительное и немного пачкающее, простите.
- Вы давно знакомы с творчеством Мандельштама?
- Да, и не пылал никакой страстью. Лет в 17-18 моя однокурсница сказала, что ее любимый поэт Мандельштам, особенно — Армянский цикл. Я в 17 лет посмотрел на эти бычачьи церкви восьмигранные и не понял о чем речь. И еще долго не понимал. Помню этот вечер. Мне было 27 лет. Я смотрел в окно на Садовое кольцо из квартиры, где я жил. И передо мной лежал сборник акмеистов, сборник поэзии Серебряного века. И вдруг я понял! Понимаете, Мандельштам удивителен тем, что он никогда не описывает.
- Вы постигли поэзию Мандельштама давно, а к съемкам приступили только сейчас.
- Эту работу мы сочиняем 2,5 года. Когда мы выпустили фильм "Ильф и Петров", мы начали уже работать.
Также по теме: